Вопрос о войне и мире всецело занимал живой ум Ямамото в период его первого пребывания в Вашингтоне, но к тому времени, когда он закончил свою деятельность в качестве военно-морского атташе, он, казалось, склонялся больше к войне, чем к миру. Он знал, что ему еще далеко до занятия руководящего положения, когда он сможет оказывать влияние на внешнюю политику Японии и диктовать свои взгляды ее политическим руководителям. Поэтому он решил ускорить свое продвижение по службе, способствуя тем самым осуществлению своих планов, свидетелями которых мы стали в дальнейшем.
Летом 1926 года было принято решение направить меня в Азию в качестве офицера разведки, специализирующегося в области криптографии. Это назначение свидетельствовало об усилении нашей разведывательной деятельности против Японии. Оно было первой попыткой проникнуть за тот занавес, за которым Япония пыталась скрыть от нас тайны своего флота. Мы решили, что это проникновение может быть осуществлено на расстоянии путем подслушивания переговоров, ведущихся по радио между японскими кораблями, и расшифровкой перехваченных радиосообщений. Мы опасались, что мое немотивированное назначение в какой-то мере раскроет подлинный характер моей деятельности и привлечет внимание японцев. Поэтому с согласия адмирала Хепберна, бывшего начальника военно-морской разведки, капитан 1 ранга Голбрайт подобрал мне должность, подходящую для маскировки моего истинного назначения. Я стал командиром эсминца «Маккормик» всего на какие-нибудь пару месяцев, пока буду готовиться к настоящей работе.
Я вступил в командование кораблем в Чифу и через Китайское море прибыл на нем в Гонконг. Множество японцев уже окопалось в тех местах, где мы останавливались. Они приезжали в Китай в порядке обычной иммиграции, чтобы, как говорили японцы, облегчить положение своих перенаселенных маленьких островов. На самом же деле они являлись авангардом захватчиков, которые вскоре должны были высадиться с моря. В Гонконге я провел несколько дней с женой и сыном, а затем отплыл в Манилу. Вскоре поездка на южные Филиппины предоставила мне возможность познакомиться с теми местами, которые впоследствии сыграли столь важную роль при нашей высадке на Филиппинах, оккупированных японцами во время второй мировой войны. Действия японцев на Филиппинах не давали оснований для спокойствия. Ими делалось все для того, чтобы втереться в доверие к местному населению, и филиппинцы в то время относились к ним дружелюбно. Тогда трудно было себе представить, что наступит день, когда эта дружба перейдет в лютую вражду и филиппинские поклонники японцев будут сражаться со своими бывшими гостями в бесчисленных партизанских отрядах.
Мои первоначальные представления о намерениях японцев в отношении Филиппин подтвердились вскоре после моего первого посещения Манилы еще три года тому назад. Тогда японская учебная эскадра под командованием вице-адмирала С. Сайто прибыла на острова с визитом вежливости, и мы старались обеспечить нашим гостям прием согласно общепринятому международному этикету. 30 ноября в восемь часов утра флагманский корабль Сайто «Якумо» бросил якорь в гавани и был встречен приветственным салютом наших орудий. Весь день был заполнен официальными церемониями: генерал Рид и адмирал Марвелл нанесли визит Сайто, а японский адмирал — генерал-губернатору и адмиралу Вашингтону. Обмен визитами продолжался также и 1 декабря, а затем последовали приемы, обеды, вечера, пикники, во время одного из которых мы посетили памятник Яхаги в Сан-Педро Макати. Все это время я пристально наблюдал за японцами, обращая особое внимание на их отношения с местными властями. Я заметил, что они расточали слишком много комплиментов Мануэлю Кезону, как бы стараясь показать ему, а через него и всему филиппинскому народу, как высоко они ставят филиппинцев и как считаются с ними.
Мне было поручено сопровождать адмирала Сайто, и я получил возможность ближе познакомиться с поведением японцев. Адмирал Сайто был человеком отнюдь не воинственным, и ему явно пришлась по душе та помпезность, с которой его принимали. По-видимому, он предпочитал использовать военно-морской флот скорее для визитов вежливости, нежели для войны. Но даже в этой дружественной атмосфере я обнаружил определенные намерения японцев и решил представить отчет о своих наблюдениях. Однако, будучи знаком с обычной судьбой преждевременных сообщений, я сознавал, что нецелесообразно делать предупреждение тогда, когда умы к этому еще не подготовлены. Но что-то сделать все же следовало, хотя бы для того, чтобы по крайней мере вызвать подозрение относительно истинных намерений японцев. Поэтому я, прежде чем писать официальный отчет о своих наблюдениях, по возвращении в Америку в 1926 году написал статью, где выразил свои мысли о возможном ходе событий. Статья называлась «Филиппинский генерал-губернатор Ямагата». В ней описывались те шаги, которые, по моему мнению, могли предпринять японцы, чтобы захватить контроль над Филиппинскими островами и продвинуть своего ставленника на пост генерал-губернатора после смещения нашего генерал-губернатора.
Картина событий, которую я мысленно нарисовал себе в 1926 году, как показали последующие действительные события, была в значительной степени правильной. В основе всех событий лежало стремление филиппинцев к независимости. В своем очерке я указывал на то, что независимость будет предоставлена Филиппинам немедленно после краха биржи, ведущего к беспрецедентной по масштабам депрессии. Далее я писал о том, что получение независимости неизбежно поведет к изоляции Филиппин, чья экономика так зависима от внешней торговли. Именно на этой стадии я предполагал усиление японской активности. Ловить рыбу в мутной воде — обычное занятие агрессоров, старающихся углубить хаос для достижения своих корыстных целей. Я обрисовал вымышленного Яманака как руководителя японской пятой колонны на Филиппинах, который умело использует обстановку и путем различных махинаций добивается того, чтобы Филиппины, как спелое яблоко, пали к ногам Японии. Никто не станет отрицать попыток японцев осуществить то, что я предвидел в 1926 году. Если им это и не удалось, то не вследствие их бездействия, а благодаря той мудрости, которую проявил президент Рузвельт при решении филиппинской проблемы, а также благодаря решимости самих филиппинцев быть всегда с Соединенными Штатами и в годы испытаний, и в годы побед.