Секретные миссии (сборник) - Страница 29

Теперь перед немцами встал вопрос, подвергнуть ли столицу Польши бомбардировке или длительной осаде. Фюрер в своем стремлении уничтожать все, что только можно, приказал разрушить Варшаву.

Адмирал Канарис встретился с Гитлером 12 сентября, когда специальный поезд фюрера остановился в Ильнау, в Силезии. Вместе с Гитлером были Риббентроп, генералы Кейтель и Иодль.

Канарис прибыл в Ильнау, чтобы доложить Гитлеру о передвижениях французской армии, которая вела разведку немецкой обороны в Саарском бассейне. Если бы в тот момент Германия встретила сильное сопротивление на востоке, а Франция захватила бы Саар, немецкому военному потенциалу был бы нанесен значительный удар.

В поезде Гитлера имелась оперативная комната, увешанная картами. Там Канарису и. Лахузену пришлось выслушать Риббентропа.

...

Только мы вошли в оперативную комнату (писал адмирал в своем дневнике), как министр иностранных дел Риббентроп высказался о том, как может быть завершена политически германо-польская война.

Потом заговорили о роли пропагандистских рот. В то время как эти роты будут «перевоспитывать» польский пролетариат, гестапо займется уничтожением польской интеллигенции, государственных деятелей и аристократии.

Я выразил Кейтелю свое беспокойство по поводу запланированного массового уничтожения поляков, особенно духовенства и аристократии. В час расплаты мировая общественность привлечет вермахт к ответственности за эти злодеяния.

Кейтель ответил, что фюрер уже принял определенное решение. Гитлер со всей ясностью сказал, что если армия не будет готова к подобным действиям, то этим займутся эсэсовцы и гестаповцы. В каждом воеводстве Польши кроме военного губернатора будет и гражданский губернатор, перед которым будет стоять задача уничтожения людей.

Затем я заявил, что бомбардировка Варшавы нанесет чувствительный удар германскому престижу во всем мире.

«Такие действия, — ответил Кейтель, — решаются фюрером и фельдмаршалом Герингом. Они часто говорят друг с другом по телефону. Иногда они меня информируют о своих беседах, но не всегда».

Внезапно во время разговора в вагоне появился Гитлер и,спросил, какие новости о действиях на Западном фронте привез Канарис.

...

Я ответил, что, согласно последним разведывательным данным, французы сосредоточивают войска и артиллерию и готовятся к методическому наступлению в районе Саарбрюккена, и коротко доложил также о направлении этого наступления.

«Я не могу себе представить, что французы будут наступать в районе Саарбрюккена, — заметил Гитлер. — У нас там самая мощная оборона, и они на своем пути встретят вторую и третью линии обороны, которые намного сильнее первой. Я, напротив, считаю лесные массивы в районе Бьена и Палатината самыми слабыми местами нашей обороны. Хотя противник и полагает, что наступать в лесных районах бесполезно, я придерживаюсь другой точки зрения.

Французы могут пойти на риск и форсировать Рейн, но мы и там готовы к этому. Вряд ли они предпримут наступление через Бельгию и Голландию. Это будет нарушением нейтралитета этих стран. Во всяком случае, французам потребуется значительное время для подготовки большого наступления».

Кейтель и Иодль согласились с фюрером. Иодль добавил, что Франции нужно будет по крайней мере три или четыре недели на сосредоточение артиллерии, прежде чем она сможет вести наступление в большом масштабе. Поэтому французы не выступят до октября.

«А в октябре уже холодно, и это хорошо, — продолжал Гитлер. — Наши войска будут находиться в железобетонных сооружениях, в то время как французам придется действовать на открытой местности. Но даже если французы прорвут в каком-нибудь слабом месте нашу оборону, мы используем такие средства, которые лишат их и зрения, и слуха. Им остается поэтому только путь через Голландию и Бельгию. Хотя я и не верю в возможность этого, однако мы должны быть готовы, ко всему».

Мы часто посмеивались над интуицией Гитлера, но в военном календаре 1939 года она оказалась верным ориентиром. Это был как бы период некоторого просветления сознания сумасшедшего. В те дни Гитлер и Кейтель видели в Канарисе только излишне осторожного пессимиста. Больше они ни в чем его не подозревали.

Адмирал покинул эту компанию вампиров, получив приказ усилить наблюдение за нейтральными странами. Он возвратился в Берлин. Посол Гассель заметил в своем дневнике, что Канарис был подавлен ужасами, которые ему пришлось увидеть в Польше. Вскоре начальник абвера опять выехал из Берлина, на этот раз в Познань, чтобы получить как можно больше сведений о Польше и лично ознакомиться с наиболее интересными разведывательными трофеями.

Я думал, что к этому времени все нити между Англией и Германией уже были порваны и Канарис не мог поддерживать какие-либо личные контакты с англичанами. После войны я встретился с одним польским дипломатом, моим старым другом по Берлину, и спросил его, что он думает по этому поводу.

«Мне кажется, я смогу найти ответ на ваш вопрос, — сказал он. — Хотите встретиться с мадам Д.? Она знала Канариса в те дни».

Мы подъехали к небольшому дому в Сюри, где поселилась после войны одна польская семья. Мой друг представил меня хозяйке дома, печальной женщине с темными волосами и карими глазами. Она угостила нас чаем. Когда я спросил ее о Канарисе, она заговорила тихо, но уверенно.

«Я попрошу вас не упоминать мою фамилию и не писать ничего такого, что могло бы раскрыть мою личность. Я никому не говорила о своих злоключениях, поэтому я хочу рассказать вам сейчас все и никогда больше к этому не возвращаться. До войны я с мужем жила в Берлине. В доме нашего военного атташе мы встречались с некоторыми немецкими генералами и адмиралами. Я хорошо помню адмирала Канариса, он выделялся среди других. Адмирал не был чопорным, говорил тихим, мягким голосом и относился к нам дружелюбно. Конечно, я тогда не имела никакого представления о деятельности адмирала.