Секретные миссии (сборник) - Страница 76

Еще более интересный случай произошел со мной в 1941 году. Я допрашивал подозреваемого (как потом выяснилось, он оказался шпионом) и в порыве возмущения назвал его лжецом. Об этом узнало высшее начальство. Один из ответственных чиновников министерства внутренних дел вызвал меня к себе и прочел лекцию о чудовищности оскорбления, которое я нанес подозреваемому. Дело в том, что допрос происходил в одном из зданий министерства внутренних дел, а в этом министерстве строго придерживались правила не называть подозреваемого лжецом. В крайнем случае, следователь может выразить ту же мысль другими словами, например: «Я полагаю, что ваш ответ на мой последний вопрос содержит некоторые неточности», — но он не имеет права оскорблять «бедную жертву» и играть на ее нервах. В то время это и забавляло и злило меня, потому что моя «жертва» бессовестно лгала и была на редкость отвратительной. Теперь я признаю это правило справедливым, хотя считаю, что в некоторых случаях из него следует делать исключения.

После освобождения Голландии я готовил молодых соотечественников для работы в контрразведке. Тезисы одной из серий моих лекций — о методах допроса — приведены в конце главы, поэтому сейчас я остановлюсь только на одном вопросе.

При перекрестных допросах я преследовал одну цель — как можно быстрее сломить волю подозреваемого. Сделать это не так уж трудно. Перекрестный допрос — битва умов, в которой каждая сторона стремится захватить инициативу и удерживать ее до конца. Естественно, с самого начала преимущества на стороне следователя. Ему нечего бояться, кроме, разве, неудачи, да и она не окажется для него роковой. Он может вести допрос где и когда ему заблагорассудится и в любую минуту прекратить его. Но если следователь не использует своих преимуществ, то есть не получит от подозреваемого необходимых сведений, он потеряет их. Если следователь будет вести себя так, что подозреваемый выйдет из себя или испугается вопросов, ему придется пройти долгий путь, прежде чем он добьется успеха. Чтобы основываться в своей работе на чувствах подозреваемого, надо быть психологом.

Офицеры контрразведки никогда не прибегали к телесным пыткам, но в некоторых случаях старались создавать подозреваемым различные неудобства, чтобы вытянуть из них необходимые сведения. Так, они сажали подозреваемых на жесткий стул или заставляли их стоять по стойке «смирно» в течение всего допроса. Вспоминается один трюк армейских разведчиков. Перед допросом они заставляли старших офицеров противника пить много чаю или кофе, а затем следователи допрашивали их до тех пор, пока естественные потребности зачастую не вынуждали офицеров сообщать важнейшие сведения. Лично я против таких «методов». Их, правда, нельзя отнести к категории телесных пыток, но нередко они граничат с ними.

Может быть, это донкихотство, но я всегда начинал разговор с подозреваемым как равный с равным. Он садится в удобное кресло, откидывается на спинку или сидит развалясь — как ему захочется. Допрос не должен быть слишком продолжительным, чтобы не утомлять подозреваемого. Он может длиться с 9 утра до 6 вечера с часовым перерывом на обед. Я предпочитаю вести весь допрос сам и не полагаться на замену. Во время перекрестного допроса я не делаю никаких заметок и стараюсь создать непринужденную атмосферу, если, конечно, не чувствую, что на подозреваемого гораздо лучше подействует строгость. Я всегда стараюсь захватить инициативу в свои руки путем воздействия на чувства подозреваемого. Если испытанные приемы не дают никаких результатов, а мне кажется, что сидящий передо мной — шпион, то, хотя рассказ его и убедителен, я заставляю его повторять этот рассказ снова и снова и каждый раз без пропуска деталей. Это может длиться неделю и явиться серьезным испытанием терпения и памяти обеих сторон. Рано или поздно подозреваемый, если он не тот, за кого себя выдает, споткнется о какую-нибудь незначительную деталь — и путь к его разоблачению окажется открытым.

Теперь я хотел бы вкратце обрисовать обстановку, в которой велись допросы во время второй мировой войны. Тогдашние условия были гораздо сложнее тех, которые существовали в первую мировую войну. Благодаря счастливой случайности, а также тонкому чутью английской контрразведки все немецкие шпионы, засланные в Англию, были арестованы в течение двадцати четырех часов после начала войны — в августе 1914 года. Карла Лоди, первого немецкого шпиона, который должен был прибыть вскоре после начала войны, агенты Скотланд Ярда уже ждали, и поймать его не представляло особого труда. Этот случай широко известен, поэтому здесь я расскажу о нем лишь в общих чертах.

В 1911 году, во время пребывания немецкого императора в Лондоне, у немецкого военного атташе вошло в привычку посещать парикмахерскую на улице Каледониан Роуд. Эта парикмахерская была неподходящим заведением для старших прусских офицеров, поэтому поведение атташе вызвало подозрение у контрразведки. За парикмахерской установили слежку, а вся корреспонденция офицера тщательно просматривалась. Вскоре контрразведка пришла к выводу, что парикмахерская являлась «почтовым ящиком» для немецких шпионов в Англии. Власти сочли нужным не принимать решительных мер. Они лишь установили наблюдение за парикмахерской и стали регистрировать все события, связанные с этим заведением. С объявлением войны они одним ударом ликвидировали систему шпионажа, которую немцы создавали более трех лет. Этот удар оказался настолько сильным, что в течение последующих нескольких лет войны немецкая разведка так и не смогла оправиться. А ведь все произошло из-за того, что старший немецкий офицер выбрал неаристократическую парикмахерскую.