Английская декретная служба решила инсценировать похищение Вермерена, чтобы придать всему делу таинственную окраску и заставить немцев ломать голову над тем, было ли это операцией «Ночь и туман» или же эта просто бегство их сотрудника. Но сведения об этом деле как-то просочились в прессу союзников, и тактику пришлось менять. Лондонская «Таймс» опубликовала заметку о бегстве Вермерена, а также выдержки из его заявления под саркастическим заголовком «Немец и его совесть».
Вермерен стремился помочь своими знаниями пропаганде против Гитлера.
«Вы не найдете того понимания вашей позиции в Лондоне, — предупредил его английский чиновник, — какое вы находите здесь в Турции. Вы можете разочароваться». Однако несмотря на такое предупреждение, Вермерен все же решил уехать в Англию. Это был скандал, о котором долго говорили в Германии. Служба Кальтенбруннера могла бы примириться с потерей секретаря Мойзиша Нелли Капп (известной союзникам под именем Елизабет), но побег Вермерена поставил в очень затруднительное положение абвер и самого Канариса, который нес ответственность за его деятельность.
Мне хочется остановиться теперь на том, как инцидент с Вермереном был использован Гитлером в своих интересах.
В Германии стали распространять слухи, будто Вермерен сбежал, захватив с собой шифровальную книгу абвера.
— Вы действительно взяли с собой шифровальную книгу? — спросил я Вермерена, когда однажды встретился с ним на одном обеде в Лондоне.
— Нет, — твердо ответил он, и я склонен был поверить ему.
Его жена вмешалась в разговор.
— А, опять Канарис, — сказала она улыбаясь. — Пусть он провалится вместе со своими собаками!
Несколько дней в Берлине только и говорили о побеге Вермерена. Причиной этого многие считали религиозные антипатии графини Вермерен к третьему рейху. Говорили даже, будто Вермерену явилось видение, которое посоветовало ему покинуть проклятую господом Германию. «Но, — заявил «голос», — перед тем как бежать, захватите с собой шифровальную книгу».
Вермерен надеялся, что его поступок будет правильно понят и ему удастся оказать влияние на немцев. Но, как это часто бывает в жизни, некоторые поступки человека приводят к результатам, противоположным тем, к которым он стремится.
— Вермерен заявил мне, что он не брал с собой шифровальной книги, — сказал я Леверкюну, когда он закончил свое повествование.
— Да, я знаю, — ответил он. — Я встречался с Вермереном. Он имел все основания опасаться за себя и свою жену. Им действительно угрожало гестапо. Но никто не имеет права, находясь в таком положении, брать с собой секретные документы.
— Что имела в виду графиня, говоря о собаках Канариса?
— О, это таксы! Очень часто адмирал, отправляясь в поездки, брал с собой собак; он заказывал в отелях номера с двумя смежными комнатами, и в одной из них на кровати спали его таксы.
— А что вы думаете о тайной деятельности Канариса?
— Хотя я и был другом адмирала, но он никогда не рассказывал мне о каких-либо секретных переговорах о мире. Может быть, он передавал кое-какую информацию через нейтральные страны союзникам. Вероятно, эта информация касалась таких фактов, о которых в интересах высокой политики он хотел, чтобы знали союзники.
— Да, это действительно так и было.
— И он никогда не передавал каких-либо военных сведений, как простой шпион,
— Однако Канарис не получил признания ни от одной из сторон.
— Кажется так. И если вы собираетесь писать книгу о нем, то попытайтесь объяснить все это. Сам же он совершенно ясно сознавал, что он делал и почему. Может быть, англичане ожидали от адмирала большей активности.
Налет бомбардировщиков «Москито» на Берлин превратил ночь на 24 августа в день. Это был один из крупнейших налетов, во время которого на немецкую столицу было сброшено 1700 тонн бомб. Гитлер возбужденно шагал по коридорам подземного убежища под имперской канцелярией, высказывая свои мысли Мартину Борману. По-видимому, этот первый большой налет на Берлин заставил его призадуматься.
«Я удивляюсь, почему бездействует Канарис, — рассуждал он вслух. — Мне кажется, я давно ничего не слышал о нем».
Мартин Борман передал эти слова разведывательной службе, и полковник Енке вспоминает, как, услышав их, адмирал воскликнул: «Вы видите, он еще чего-то хочет от меня! — И после недолгого раздумья добавил: — Но для чего это действительно нужно?»
По словам Енке, люди, находившиеся в ближайшем окружении Гитлера, старались устранить Канариса. Его доклады не нравились ни им, ни самому Гитлеру. Адмирал знал, что Гитлера окружали люди, готовые во всем соглашаться с ним. Фюрер не мог упрекнуть начальника абвера в том, что его доклады не соответствуют действительности. В своей речи в рейхстаге 11 декабря 1941 года он заявил, что, если бы даже заранее не было точно известно, какими силами располагает Россия на Восточном фронте, ход кампании, предвиденный им, подтвердил правильность действий. А когда Канарис явился к Гитлеру со своими прежними доводами, стремясь показать, что он, Канарис, давно предвидел ход всей русской кампании вплоть до Урала, Гитлер улыбнулся и заметил, что знает и высоко ценит разведку адмирала, но что он сделал свое заявление по политическим мотивам. «Ни одно государство не вступало в войну с такой полной информацией о противнике, какую мы имели о России», — сказал Канарис офицерам своего штаба..
В первый год войны Гитлер сместил фон Браухича с должности главнокомандующего сухопутными войсками, так как тот не смог овладеть Москвой. В следующем году Канарис очень скептически отнесся к наступлению на Кавказ, точно так же, как к попытке захватить Москву. Канарис передал своему заместителю вице-адмиралу Бюркнеру, к несчастью умевшему подлаживаться к требованиям фюрера, свою обязанность докладывать о положении на Восточном фронте. Енке припоминает, как Бюркнер суетился около разведывательной карты, готовя ее для доклада фюреру. Держа в руках голубые флажки, обозначавшие немецкие войска, и красные — русские войска, он говорил: «Ах, на карте совсем не нужно так много красных флажков».